я и так знаю, что язык твой попадет в рай, а сам ты сойдешь в ад (с)
Считай меня своей совестью, part 6, заключительная часть первой книги.
Happy end?
За окном уже давно зажегся единственный на всю округу фонарь, и теперь искусственный свет резко и желто бьет аккурат мне в глаза, вынуждая морщиться от неприятного ощущения. Сил не осталось даже на то, чтобы немного подвинуться, да и диван будет скрипеть громко и раздражающе. Так что сижу и морщусь.
Я усталЯ устал. Но не так, как устают от безделья или отчаяния. Не так, как было полгода назад. Так, как я сейчас, устают от работы, долгой, изнурительной, но любимой. Так устают от мести. Так устают от бесконечных нажатий на спусковой крючок – кто бы мог подумать, что за совсем короткий отрезок времени я научусь так хорошо стрелять.
Впрочем, это, наверняка, заслуга Нишизоно. Удивительно, но мы даже нормально сосуществуем последнее время.
Наверное, дело в том, что я перестал рефлексировать двадцать три с половиной часа в сутки и сравнительно быстро приспособился сеять хаос и смерти. Порой я все еще не понимаю, какого черта я все это делаю. Не то, чтобы я пытался отомстить миру за себя. Не то, чтобы мне это нравилось. Но иногда это позволяло чувствовать себя живым. На это я каждый раз и покупался.
Здание окружено, повторяем, здание окружено.
Нишизоно быстро встает и извлекает из-под ванной небольшую черную сумку.
- Стреляй, Аури, - я недоверчиво фыркаю в ответ, но молнию расстегиваю и даже извлекаю оттуда некое оружие. На тот момент я еще не знаю, что это «магнум». Я не знаю, что там, на дне, еще три таких же и две новенькие беретты. Я даже как с предохранителя снимать, не знаю. Помню только, что это надо сделать и бездумно кручу оружие в руках. Шинджи многострадально закатывает глаза.
- Да что ж ты за дурень-то какой, - черти, я вижу, что происходит вокруг, внезапно осознаю я. Я идеально вижу, несмотря на кромешную темноту. Наверное, это все глаза давно мертвого японца. Мои так не умеют.
Короткие крики и топот всё ближе.
- Я оружие держу в руках второй раз в своей жизни. Я не против начать практиковаться, но, может, ты… - он не дослушивает до конца и вырывает револьвер у меня из рук и, что-то с ним сделав – приведя в боевую готовность, задним умом догоняю я – целится мне в голову.
- Плохая идея, Нишизоно, - наверное, со стороны я выгляжу полным кретином. Ну, или самоубийцей-неудачником. Почему неудачником?
Потому, что меня и несколько десятков вооруженных копов, которым нужна моя тушка, отделяют всего каких-то пара пролетов.
Он хмыкает и возвращает мне пистолет.
- Аури, это магнум. Магнум, это Аури. Надеюсь, вы подружитесь. А теперь, - он садится на табурет и в кромешной темноте его слова кажутся то ли молитвой ( мы опять вернулись к нашей православной печке, ну да не суть), то ли мантрой, - а теперь стреляй.
- Ну, теперь твоя душенька довольна? – даже не оборачиваясь, я знаю, что он лежит на полу и курит, выдыхая дым в потолок: у меня немного затекло тело от его неудобной позы и привычно першит в горле.
- А мы разве удовлетворяли мою душеньку? – отзывается мое проклятие. – Заметь, Нейти, я существую в твоем сознании и по твоей воле…
- И до сих пор не удосужился научиться правильно называть меня по имени, - я удрученно смотрю на свои короткие ногти – одно из немного, о потере чего я действительно сожалею. Более того, это одна из редких в последнее время эмоций, оставшаяся чисто моей, без примесей и добавок с азиатскими всевидящими глазами.
- Не суть, - отмахивается моя галлюцинация. – Давай лучше поставим вопрос так: довольна ли твоя поганая душонка, Аури, всей той пакостью, что ты совершил за последние три месяца?
- Нет, - бодро отзываюсь я. – Я три месяца скитаюсь по каким-то ужасающего вида домам, живу черт знает как, достаю героин через пень-колоду и уже три дня не принимал душ. Но в целом, - кидаю последний печальный взгляд на свои ногти, - мы неплохо провели время. Твоя подработка совестью удавалась на славу, Шин-тян. Можно сказать, катарсиса я достиг.
Нишизоно хмыкает. Я поворачиваюсь к нему лицом: так и есть, лежит на полу, сигарета почти докурена, одна нога закинута на другую. Еще на полу пыльно и у меня свербит в носу. Тоже привычно.
Оказывается, если не обращать внимания на астму, аллергию, непереносимость и прочие ипостаси моей ненависти к пыли, пыльце и сигаретам, всё это можно вынести. Не без бонусов в качестве кашля и насморка, конечно, но что поделать.
Выбора мне всё равно никто не оставил.
Подхожу, смотрю на него сверху вниз. Интересно, мелькает мысль, а на самом деле я сейчас лежу на спине или смотрю в пол?
- Это дурацкая мысль, Нейти, - неприязненно кошусь на темную фигуру. Прежде Шинджи не злоупотреблял своим служебным положением и совестью был исключительно внешней.
Ну, если не принимать во внимание тот момент, когда я вколол в себя две дозы героина.
Кстати, о героине.
О своем намерении таки осуществить передоз с летальным исходом о Нишизоно не говорил. И так узнает. Я сделал все, что он хотел – вернее то, что хотел я, как оказалось в конечном итоге. Героин убивает меня и так, и так, и почему бы не завершить всё быстро? Я все еще помню своих клиентов, из разряда тех, которым приходилось колоться в шею, ибо больше нигде вен не оставалось. Жалкое зрелище.
Моя бледная персона, впрочем, сейчас зрелище не менее жалкое. Встреть я такое чудовище на улице месяцев пять назад, я бы презрительно скривился: слишком дешево я выгляжу, слишком неопрятно по сравнению с предыдущими годами своей жизни. Сажусь на пол рядом с японцем.
- Решил красиво сдохнуть? – он тушит бычок о пол. – Ну-ну, Нейти.
- Для начала я хочу в комфортабельные условия, - он фыркает и садится. Цепкие руки хватают меня за волосы и немного оттягивают назад.
- Решил выпендриться напоследок?
- Почему бы и нет? – так забавно. Он даже мертвый теплее меня.
- Нет, Нишизоно, дай мне спокойно вымыться, чертов кретин, - «чертов кретин», однако, как обычно, плюет на мои слова и нагло лапает меня за задницу. В кои-то веки добрался до нормального душа, а тут он. Японец проводит руками по моим бедрам и тихо смеется.
- Ты ведь понимаешь, что из этого ни черта не выйдет, - вы когда-нибудь пытались заниматься сексом с плотно сидящим наркоманом? И не пытайтесь. Особенно, если наркоман героиновый. Особенно, если вы одна из его личностей.
На мою спину льют гель. Шинджи молчит, что само по себе настораживает – обычно заставить его заткнуться может только кляп. И то, ненадолго. И то, в результате с кляпом оказываюсь я.
- Пошел к черту, - дергаю плечом, но разве его этим остановишь.
- Расслабься, Нейти, - наконец, открывает он рот. Чужие – а на деле мои же – пальцы обхватывают мои ребра, сжимают. Сильно, больно. Впивается короткими ногтями. Так и стоим; по спине прохладой стекает гель для душа, сзади почти не дышит Шинджи, с ребер сдирается кожа. Под ногтями почти забытое ощущение, какое бывает, когда раздираешь кого-нибудь. Это даже приятно. Эдакая ностальгия по ушедшим временем.
- Жаль, - наконец, слышу я его голос. – Мы бы неплохо повеселились, - одна рука соскальзывает с ребра вниз, к следующей выступающей кости – тазовой. Преувеличенно громко фыркаю. Да, жаль.
Левая рука, тоже соскользнув с ребра, обхватывает меня за талию, правая впивается в кость. Понятия не имею, чего он хочет этим добиться, и уже открываю рот, чтобы поинтересоваться, что за черт, но тут меня словно простреливает жаром. Так, что больно. Этот жар я чувствую, в отличие от горячей воды, льющейся на меня сверху. И – то ли боль, то ли возбуждение накрывает, черт его разберет – но очнуться у меня получается только после того, как вода в душе становится настолько ледяной, что пронимает даже мое тело. Шинджи рядом, естественно, нет, я лежу на дне ванной, на моих ребрах – содранная и покрасневшая кожа. Похоже на ожог начальной степени. Выключаю воду и долго еще сижу там же, на остывающем эмалированном покрытии, пытаясь вспомнить, что же все-таки произошло, и почему я отключился. Получается плохо. Подозреваю, что эта сволочь опять разгуливала в моем теле, отобрав вместе с ним еще и мою память. Хотя, возможно, он просто вымылся и ушел. Глупая догадка, но она почему-то радует.
В конце концов, он ведь мог и прикончить кого-нибудь за это время.
- Знаешь, - дергаю головой, высвобождая волосы из плена, - а мне жаль, - вот кретин, ляпнул. Теперь выкручивайся. Впрочем, он и так наверняка все знает.
- Чего тебе жаль? – снова растягивается на полу японец. Чихаю от поднявшейся пыли. – God bless you, Нейти.
- Какая ирония. А жаль мне того, что ты, Нишизоно, - кажется, когда-то я уже думал о том, что он умрет от смеха, скажи я ему что-нибудь подобное. Ну что ж, - здесь только потому, что этого хочет мое тридесятое подсознание, - он фыркает. – Не смешно.
Я готов идти на поводу у него, но не у своего подсознания. А может, наоборот.
Черт его разберет. Я устал в себе копаться, слишком много всякой вонючей дряни выплывает на свет.
- Итак, возвращаясь к твоей пафосной смерти, - никогда не понимал, что пафосного в шприце с герой, если честно. – Вернее, к пафосному ее началу.
Теперь моя очередь фыркать.
- Ванная теперь считается пафосом?
- Привередливый ты, Аури, - а еще я никогда не понимал, как можно так быстро передвигаться в пространстве. Пусть даже ты и не существуешь на самом деле. Мгновение – и я лежу на пыльном полу, не слишком заботливо придавленный за плечи. Пыль поднимается столбом и забивается в ноздри и легкие. Шинджи маниакально сверкает глазами.
Черт подери, я из его глаз культ ухитрился сделать. И еще удивляюсь, что мое подсознание определило именно его на роль совести.
- Ну так и быть, - он проводит большим пальцем по моим губам. Соленый привкус кожи. Закидываю ногу на ногу.
- Какая милость с твоей стороны, - мимо проезжает машина, и далекий свет фар на пару секунд освещает нас.
Вернее, меня и меня.
А говорят, что когда человек осознает, что он болен, еще есть шанс на спасение. Более того – когда человек осознает, что он болен, он, по сути, здоров.
Это даже смешно.
- Без тебя бы я ни за что не решился, - насмешливо фыркаю и пытаюсь подняться. Но меня снова пригвождают к полу. Улыбка японца становится еще шире и искренней. Выглядит это пугающе.
- Именно, Нейти. Ты разве еще не понял? – мое подсознание наклоняется ко мне и тихо шепчет на ухо. – Без меня бы ты ни на что не решился.
- Чушь, - нервно дергаюсь в сторону.
Действительно, чушь. Просто я готов идти у него на поводу, как ни печально это осознавать.
А теперь оказывается, что это действительно просто мое подсознание и не более того. Хотя мне, как психиатру, это должно было быть очевидным с самого начала.
Но тогда поднимается другой вопрос – а существовал ли Нишизоно Шинджи как человек из крови и плоти вообще?
Кажется, в моих глазах отражается ужас, потому что Шинджи, уже смотрящий в них, смеется особенно заливисто.
- Что такое, Нейти? – кладбище, церковь, моя квартира, его квартира, какие-то случайные подворотни – были ли мы там оба, или всё это время я присутствовал там один?
А был ли мальчик, как говорится?
- А был ли ты, Нишизоно? – мой голос слишком напуганный для такого провокационного вопроса. Он даже честно задумывается и переводит взгляд в потолок. – Был ли ты вообще в природе?
Он смеется. Он смеется, а я обмираю от ужаса.
Кошмар шизофрении, как правило, состоит в том, что людей, с которыми вы общаетесь, с которыми трахаетесь и к которым привязываетесь, не существует на этой земле.
- Расслабься, Аури, - наконец, произносит он. – Ты же, в конце концов, был на опознании тела в морге. Там был, как минимум, патологоанатом. Впрочем, можешь думать, как хочешь, - он отпускает меня. С пола я вскакиваю моментально, еще раз оглядываюсь на него. Сидит. Усмехается.
Так кто же ты все-таки, Нишизоно? Кто ты, черти тебя дери?
Почему-то кажется, что легче просто умереть, чем пытаться ответить на этот вопрос. Что я и собираюсь сделать, напрочь забыв про свое намерение напоследок переселиться в нормальный дом и привести себя в человеческий вид.
И ведь он прав, копаясь в сумке, думаю я. Без него я бы ни на что не решился.
На то, чтобы выбраться сейчас из этого дома даже, не то, чтобы убивать на протяжении последних пары месяцев. Последнее, кстати говоря, кайф приносило раз через десять.
Героин, вода, Нишизоновская зажигалка. Он подходит и молча смотрит на пузырящуюся в ложке воду. На мгновение меня простреливает чужим желанием жить дальше и назло, но только на мгновение. Потом всё возвращается в привычное русло.
Желание сдохнуть не отберет у меня даже он.
Шприц. Колоть уже, правда, почти некуда. Ни на руках, ни на ногах.
Ей-богу, самоубийца неудачник. Перевожу взгляд на Нишизоно.
Единое целое мы, в конце концов, или как?
- Дай руку, - он приподнимает брови.
- Вот еще.
- Все равно сдохнем. Мне колоть некуда. Дай руку, - он со смешком протягивает правую, ладонью вверх. Пережимаю вену. Она здоровая, даже кулаком работать не приходится. Втыкаю шприц.
- Бывай, Нейти, - поршень назад-вперед. До упора вперед. – Увидимся, - он медленно растворяется в воздухе затем, чтобы уже никогда не появиться. Я закрываю глаза и падаю на пол.
Кругом темнота. И темнота эта, как мне хочется верить, финальна и конечна.
* * *
книга 2. sick-well, part 1.
Надеюсь, что я умерНадеюсь, что я умер. Умер и теперь, наконец, буду пребывать в относительном спокойствии.
Ага, сейчас. Какой там тебе круг положен? Седьмой? Готовься бегать по пустыне, Нейти.
Вздрагиваю. Я даже сам к себе так теперь обращаюсь. Или это всё еще… А, к черту. Оставлю свою психику плыть по течению. К какому-нибудь берегу да пристанет. Или утонет, в конце концов.
Для мертвого я соображаю слишком хорошо. Хотя, кто знает, как соображают мертвые?
Ну, и где мой суд с зачитыванием приговора, отсутствием адвоката и цифрой «семь», выбитой стоптанными ногами содомитов в жесткой земле?
Ха. Аури, да ты ебнулся, причем посмертно. Это всё передоз. Надо было вешаться.
Откуда-то издалека доносится незнакомый голос. Наверное, это судья. Или прокурор. А не вижу я ничего потому, что меня держат с завязанными глазами далеко от зала.
Да что за чушь я несу?
- …Три миллиграмма…
Это вес души? Нет, вес души другой. Хотя, наверное, от моей осталось ровно столько. И голос еще такой неприятный.
- …показатели…
Какие, интересно, показатели? И вообще, почему меня без меня судят? А, какая разница. И так, и так, приговор очевиден.
- …наконец-то улучшение…
О каком улучшении они говорят? Бабушку через дорогу перевел, котенка с дерева снял? Или это всё рвение к работе, неважно к какой? Хотя, трудоголизм не является добродетелью.
-…было отвратительное…
О, а вот и к основной части подобрались. Напрягаю слух изо всех сил и понимаю, что не могу пошевелиться. Связали, ироды. Как будто я убежать могу.
Что же там все-таки происходит? Передо мной возникает маленькая светлая точка. Наверное, повязка порвалась. Голос становится громче.
- … Будем надеяться…
- Ну, вы надейтесь, - меня как будто дергает током. Двести двадцать вольт, не меньше. В голове ярчайший фейерверк, и, оттого, что я не могу хоть как-то выразить свои эмоции, он становится только сильнее, и сильнее бросается в глаза, хотя перед ними до сих пор только черный фон и маленькая белая точка. Очень хочется, чтобы она перестала существовать вместе с голосом, поэтому пытаюсь зажмуриться, жалея, что не могу еще и уши заткнуть. – А я покурю.
Несмотря на все мои попытки, точка становится всё больше и больше. Шевелиться я по-прежнему не могу, зато слышу какое-то равномерное пиканье. Пиканье давит на нервы, и ужасно хочется, чтобы его кто-нибудь заткнул вслед за голосом. Хотя что-то мне подсказывает, что если оно прекратится, будет плохо.
- … так продолжаться дальше, то вскоре он очнется, - это про меня? Где я должен очнуться? Напрягаю силы и пытаюсь открыть глаза. Ни черта не выходит. Кажется, у меня просто нет на это сил.
- Насколько вскоре? – какой-то непонятный скрип. И чертов слишком понятный голос. Понятный, потому что я уже приспособился к этому восточному произношению.
Точка, то ли к счастью, то ли к сожалению, больше уже не становится, и даже наоборот, начинает уменьшаться. Почему-то этого я очень сильно пугаюсь и начинаю цепляться взглядом за потухающие белые миллиметры. Краем уха слышу непонятный, но вызывающий отвратительные ассоциации щелчок.
- …вы делаете? Это же бо…
- Да хоть кладбище, - в ноздри забивается удушливый запах, который я так старательно ненавидел последнее время. Машинально вдыхаю его – надо же, оказывается, я дышу – и горло начинает раздирать от желания прокашляться.
- …же астматик. Немедленно…
- …аю я все его болячки, выучить ус…
Набираю в грудь воздуха. Дается это с трудом, словно я под водой вылавливаю редкие пузырьки кислорода. Только здесь вместо воды дым. Вбираю воздух медленно, изо всех сил прислушиваясь к звукам извне. Но, кажется, судья (Прокурор? Адвокат?) офигел от наглости голоса с восточным акцентом (не буду-не буду произносить вслух это имя) и заткнулся.
Горло моментально начинает болеть, когда я пытаюсь выдавить из себя какой-то звук. Даже не то, чтобы звук, просто выдохнуть весь воздух, который внутри находится. Дыхательные пути почти полностью пересохшие, горло сводит спазмом, от малейшего движения всё тело (о, у меня еще и тело есть) как по команде начинает болеть.
- …йдите отсюда!
- Смотрите, он шевелится, - белая точка перед глазами разрастается в длину и ширину, попытка кашлянуть удалась примерно наполовину: выдохнуть воздух я выдохнул, а вот вдохнуть уже проблематично. Вижу размазанную белую фигуру, склонившуюся надо мной.
-… в окно! Вы его сейчас уб…
- …скажет мне спас…
-…шите, мистер, Аури, ды… - судя по всему, у меня распахнуты глаза. Они слезятся, и я вижу только много белых пятен, разных по оттенку. Поярче над головой, потемнее сбоку.
И совсем темное где-то в углу. Не столько вижу, сколько представляю.
- Дышите и лежите. Вам вредно двигаться. А вы – марш в окно! – смешно, право, слово. Точнее, было бы смешно, если бы не было так грустно: вдохнуть у меня всё еще не получается, и, кажется, причина этому – чертовы сигареты.
Он когда-нибудь их вообще менял, интересно?
Тьфу ты, о чем я вообще думаю.
Белое пятно суетливо шевелится, голос, сухой и сосредоточенный, что-то говорит, но смысл фраз от меня ускользает. Воздух становится чуть менее невыносимым, и я, наконец-то, могу его вдохнуть. Наверное, мне просто так кажется. Наверное, на самом деле мне просто сняли приступ астмы. Пытаюсь косить глазами в сторону гипотетического черного пятна, но первое же движение глаз отдается дичайшей болью в висках и затылке.
- Вот так, мистер Аури. А вы, - голос резко меняет тон, - вы, марш отсюда! Вы его чуть не убили!
- Я же говорю, он сказал бы мне спасибо, - меня всего перекручивает от желания повернуть голову и посмотреть в сторону окна, где стоит и курит Нишизоно, но я чисто физически не могу этого сделать. – А вас он будет ненавидеть, - со смешком заканчивает он. – Возможно, даже расцарапает. Он это дело любит, правда, Нейти? – ты же знаешь, что я не могу тебе ответить, думаю я. Краем глаза замечаю что-то черное, а спустя мгновение он уже рядом с моим лицом. Смотрит, как обычно, дьявольски весело. Без религиозных подтекстов на этот раз, я просто не знаю, как еще описать этот взгляд.
У меня не было сил на то, чтобы пошевелить глазами, но откуда-то берутся силы, чтобы поднять руку и сцапать его за подбородок. Шинджи фыркает.
- Горбатого могила исправит, а тебя, koneko, даже она не берет. Прибереги коготочки для другой кровати, - он чуть отодвигается, и моя рука безвольно падает назад. Со стороны, наверное, я кажусь тем же овощем, но внутри идет революция, буря и апокалипсис. Его видит кто-то другой. Вероятно, врач. Значит, не галлюцинация. Он тут. Живой. Здоровый. Курит.
И, черт подери, у меня есть ногти.
- Мистер Нишидз… Ниши-зо-но, покиньте палату немедленно! – врач, точно врач. А находимся мы в палате. Выходит, и на этот раз передоз мне не удался.
Так, стоп. Что-то тут, определенно, не сходится. Он же умер. Год назад. А потом вернулся в качестве моего расслоения личности и довел, черт знает, до чего довел. А сейчас он тут, снова живой и здоровый. У меня такое ощущение, что я где-то упустил одну маленькую деталь.
- Цыц. Я плачу за лечение? Плачу. Вам деньги в карман идут? Идут. Вот и заткнитесь, - он? Платит за мое лечение? Какое лечение и с какой радости он на это раскошелился?
А ты бы не раскошелился, спрашивает кто-то (ох уж эти “кто-то ”) внутри меня. Единое целое вы, в конце концов, или как?
- И когда он начнет шевелиться? – второй раз склоняется надо мной знакомое лицо. Смотрю в никуда мимо него – а что мне еще остается делать? – и усиленно пытаюсь заставить свое тело хоть немного мне подчиняться. Но, видимо, на то движение рукой ушли все силы и теперь все, на что меня хватает – лежать и пародировать бревно.
- Зависит от условий и состояния здоровья, - по голосу врача было ясно, что от моего тщедушного тела (и от визитов Нишизоно, как следствие) он желает избавиться как можно скорее.
Сбоку фыркнули.
- Эдак вы его до второго пришествия тут продержите. Аури, чтоб через неделю был на ногах, общество погрязает в хаосе и грязи без твоего педантизма, - очень смешно. Слышу удаляющиеся шаги и неразборчивую тихую речь врача. Одновременно с этим чувствую, как руку пониже локтя протирают, видимо ватой. Черт подери, доходит до меня, там же сплошные следы от уколов. Черт подери, как я вообще еще жив, если валяюсь тут черт знает, сколько времени без героина?
И, черт подери, кажется, мне вкололи снотворное.
Happy end?
За окном уже давно зажегся единственный на всю округу фонарь, и теперь искусственный свет резко и желто бьет аккурат мне в глаза, вынуждая морщиться от неприятного ощущения. Сил не осталось даже на то, чтобы немного подвинуться, да и диван будет скрипеть громко и раздражающе. Так что сижу и морщусь.
Я усталЯ устал. Но не так, как устают от безделья или отчаяния. Не так, как было полгода назад. Так, как я сейчас, устают от работы, долгой, изнурительной, но любимой. Так устают от мести. Так устают от бесконечных нажатий на спусковой крючок – кто бы мог подумать, что за совсем короткий отрезок времени я научусь так хорошо стрелять.
Впрочем, это, наверняка, заслуга Нишизоно. Удивительно, но мы даже нормально сосуществуем последнее время.
Наверное, дело в том, что я перестал рефлексировать двадцать три с половиной часа в сутки и сравнительно быстро приспособился сеять хаос и смерти. Порой я все еще не понимаю, какого черта я все это делаю. Не то, чтобы я пытался отомстить миру за себя. Не то, чтобы мне это нравилось. Но иногда это позволяло чувствовать себя живым. На это я каждый раз и покупался.
Здание окружено, повторяем, здание окружено.
Нишизоно быстро встает и извлекает из-под ванной небольшую черную сумку.
- Стреляй, Аури, - я недоверчиво фыркаю в ответ, но молнию расстегиваю и даже извлекаю оттуда некое оружие. На тот момент я еще не знаю, что это «магнум». Я не знаю, что там, на дне, еще три таких же и две новенькие беретты. Я даже как с предохранителя снимать, не знаю. Помню только, что это надо сделать и бездумно кручу оружие в руках. Шинджи многострадально закатывает глаза.
- Да что ж ты за дурень-то какой, - черти, я вижу, что происходит вокруг, внезапно осознаю я. Я идеально вижу, несмотря на кромешную темноту. Наверное, это все глаза давно мертвого японца. Мои так не умеют.
Короткие крики и топот всё ближе.
- Я оружие держу в руках второй раз в своей жизни. Я не против начать практиковаться, но, может, ты… - он не дослушивает до конца и вырывает револьвер у меня из рук и, что-то с ним сделав – приведя в боевую готовность, задним умом догоняю я – целится мне в голову.
- Плохая идея, Нишизоно, - наверное, со стороны я выгляжу полным кретином. Ну, или самоубийцей-неудачником. Почему неудачником?
Потому, что меня и несколько десятков вооруженных копов, которым нужна моя тушка, отделяют всего каких-то пара пролетов.
Он хмыкает и возвращает мне пистолет.
- Аури, это магнум. Магнум, это Аури. Надеюсь, вы подружитесь. А теперь, - он садится на табурет и в кромешной темноте его слова кажутся то ли молитвой ( мы опять вернулись к нашей православной печке, ну да не суть), то ли мантрой, - а теперь стреляй.
- Ну, теперь твоя душенька довольна? – даже не оборачиваясь, я знаю, что он лежит на полу и курит, выдыхая дым в потолок: у меня немного затекло тело от его неудобной позы и привычно першит в горле.
- А мы разве удовлетворяли мою душеньку? – отзывается мое проклятие. – Заметь, Нейти, я существую в твоем сознании и по твоей воле…
- И до сих пор не удосужился научиться правильно называть меня по имени, - я удрученно смотрю на свои короткие ногти – одно из немного, о потере чего я действительно сожалею. Более того, это одна из редких в последнее время эмоций, оставшаяся чисто моей, без примесей и добавок с азиатскими всевидящими глазами.
- Не суть, - отмахивается моя галлюцинация. – Давай лучше поставим вопрос так: довольна ли твоя поганая душонка, Аури, всей той пакостью, что ты совершил за последние три месяца?
- Нет, - бодро отзываюсь я. – Я три месяца скитаюсь по каким-то ужасающего вида домам, живу черт знает как, достаю героин через пень-колоду и уже три дня не принимал душ. Но в целом, - кидаю последний печальный взгляд на свои ногти, - мы неплохо провели время. Твоя подработка совестью удавалась на славу, Шин-тян. Можно сказать, катарсиса я достиг.
Нишизоно хмыкает. Я поворачиваюсь к нему лицом: так и есть, лежит на полу, сигарета почти докурена, одна нога закинута на другую. Еще на полу пыльно и у меня свербит в носу. Тоже привычно.
Оказывается, если не обращать внимания на астму, аллергию, непереносимость и прочие ипостаси моей ненависти к пыли, пыльце и сигаретам, всё это можно вынести. Не без бонусов в качестве кашля и насморка, конечно, но что поделать.
Выбора мне всё равно никто не оставил.
Подхожу, смотрю на него сверху вниз. Интересно, мелькает мысль, а на самом деле я сейчас лежу на спине или смотрю в пол?
- Это дурацкая мысль, Нейти, - неприязненно кошусь на темную фигуру. Прежде Шинджи не злоупотреблял своим служебным положением и совестью был исключительно внешней.
Ну, если не принимать во внимание тот момент, когда я вколол в себя две дозы героина.
Кстати, о героине.
О своем намерении таки осуществить передоз с летальным исходом о Нишизоно не говорил. И так узнает. Я сделал все, что он хотел – вернее то, что хотел я, как оказалось в конечном итоге. Героин убивает меня и так, и так, и почему бы не завершить всё быстро? Я все еще помню своих клиентов, из разряда тех, которым приходилось колоться в шею, ибо больше нигде вен не оставалось. Жалкое зрелище.
Моя бледная персона, впрочем, сейчас зрелище не менее жалкое. Встреть я такое чудовище на улице месяцев пять назад, я бы презрительно скривился: слишком дешево я выгляжу, слишком неопрятно по сравнению с предыдущими годами своей жизни. Сажусь на пол рядом с японцем.
- Решил красиво сдохнуть? – он тушит бычок о пол. – Ну-ну, Нейти.
- Для начала я хочу в комфортабельные условия, - он фыркает и садится. Цепкие руки хватают меня за волосы и немного оттягивают назад.
- Решил выпендриться напоследок?
- Почему бы и нет? – так забавно. Он даже мертвый теплее меня.
- Нет, Нишизоно, дай мне спокойно вымыться, чертов кретин, - «чертов кретин», однако, как обычно, плюет на мои слова и нагло лапает меня за задницу. В кои-то веки добрался до нормального душа, а тут он. Японец проводит руками по моим бедрам и тихо смеется.
- Ты ведь понимаешь, что из этого ни черта не выйдет, - вы когда-нибудь пытались заниматься сексом с плотно сидящим наркоманом? И не пытайтесь. Особенно, если наркоман героиновый. Особенно, если вы одна из его личностей.
На мою спину льют гель. Шинджи молчит, что само по себе настораживает – обычно заставить его заткнуться может только кляп. И то, ненадолго. И то, в результате с кляпом оказываюсь я.
- Пошел к черту, - дергаю плечом, но разве его этим остановишь.
- Расслабься, Нейти, - наконец, открывает он рот. Чужие – а на деле мои же – пальцы обхватывают мои ребра, сжимают. Сильно, больно. Впивается короткими ногтями. Так и стоим; по спине прохладой стекает гель для душа, сзади почти не дышит Шинджи, с ребер сдирается кожа. Под ногтями почти забытое ощущение, какое бывает, когда раздираешь кого-нибудь. Это даже приятно. Эдакая ностальгия по ушедшим временем.
- Жаль, - наконец, слышу я его голос. – Мы бы неплохо повеселились, - одна рука соскальзывает с ребра вниз, к следующей выступающей кости – тазовой. Преувеличенно громко фыркаю. Да, жаль.
Левая рука, тоже соскользнув с ребра, обхватывает меня за талию, правая впивается в кость. Понятия не имею, чего он хочет этим добиться, и уже открываю рот, чтобы поинтересоваться, что за черт, но тут меня словно простреливает жаром. Так, что больно. Этот жар я чувствую, в отличие от горячей воды, льющейся на меня сверху. И – то ли боль, то ли возбуждение накрывает, черт его разберет – но очнуться у меня получается только после того, как вода в душе становится настолько ледяной, что пронимает даже мое тело. Шинджи рядом, естественно, нет, я лежу на дне ванной, на моих ребрах – содранная и покрасневшая кожа. Похоже на ожог начальной степени. Выключаю воду и долго еще сижу там же, на остывающем эмалированном покрытии, пытаясь вспомнить, что же все-таки произошло, и почему я отключился. Получается плохо. Подозреваю, что эта сволочь опять разгуливала в моем теле, отобрав вместе с ним еще и мою память. Хотя, возможно, он просто вымылся и ушел. Глупая догадка, но она почему-то радует.
В конце концов, он ведь мог и прикончить кого-нибудь за это время.
- Знаешь, - дергаю головой, высвобождая волосы из плена, - а мне жаль, - вот кретин, ляпнул. Теперь выкручивайся. Впрочем, он и так наверняка все знает.
- Чего тебе жаль? – снова растягивается на полу японец. Чихаю от поднявшейся пыли. – God bless you, Нейти.
- Какая ирония. А жаль мне того, что ты, Нишизоно, - кажется, когда-то я уже думал о том, что он умрет от смеха, скажи я ему что-нибудь подобное. Ну что ж, - здесь только потому, что этого хочет мое тридесятое подсознание, - он фыркает. – Не смешно.
Я готов идти на поводу у него, но не у своего подсознания. А может, наоборот.
Черт его разберет. Я устал в себе копаться, слишком много всякой вонючей дряни выплывает на свет.
- Итак, возвращаясь к твоей пафосной смерти, - никогда не понимал, что пафосного в шприце с герой, если честно. – Вернее, к пафосному ее началу.
Теперь моя очередь фыркать.
- Ванная теперь считается пафосом?
- Привередливый ты, Аури, - а еще я никогда не понимал, как можно так быстро передвигаться в пространстве. Пусть даже ты и не существуешь на самом деле. Мгновение – и я лежу на пыльном полу, не слишком заботливо придавленный за плечи. Пыль поднимается столбом и забивается в ноздри и легкие. Шинджи маниакально сверкает глазами.
Черт подери, я из его глаз культ ухитрился сделать. И еще удивляюсь, что мое подсознание определило именно его на роль совести.
- Ну так и быть, - он проводит большим пальцем по моим губам. Соленый привкус кожи. Закидываю ногу на ногу.
- Какая милость с твоей стороны, - мимо проезжает машина, и далекий свет фар на пару секунд освещает нас.
Вернее, меня и меня.
А говорят, что когда человек осознает, что он болен, еще есть шанс на спасение. Более того – когда человек осознает, что он болен, он, по сути, здоров.
Это даже смешно.
- Без тебя бы я ни за что не решился, - насмешливо фыркаю и пытаюсь подняться. Но меня снова пригвождают к полу. Улыбка японца становится еще шире и искренней. Выглядит это пугающе.
- Именно, Нейти. Ты разве еще не понял? – мое подсознание наклоняется ко мне и тихо шепчет на ухо. – Без меня бы ты ни на что не решился.
- Чушь, - нервно дергаюсь в сторону.
Действительно, чушь. Просто я готов идти у него на поводу, как ни печально это осознавать.
А теперь оказывается, что это действительно просто мое подсознание и не более того. Хотя мне, как психиатру, это должно было быть очевидным с самого начала.
Но тогда поднимается другой вопрос – а существовал ли Нишизоно Шинджи как человек из крови и плоти вообще?
Кажется, в моих глазах отражается ужас, потому что Шинджи, уже смотрящий в них, смеется особенно заливисто.
- Что такое, Нейти? – кладбище, церковь, моя квартира, его квартира, какие-то случайные подворотни – были ли мы там оба, или всё это время я присутствовал там один?
А был ли мальчик, как говорится?
- А был ли ты, Нишизоно? – мой голос слишком напуганный для такого провокационного вопроса. Он даже честно задумывается и переводит взгляд в потолок. – Был ли ты вообще в природе?
Он смеется. Он смеется, а я обмираю от ужаса.
Кошмар шизофрении, как правило, состоит в том, что людей, с которыми вы общаетесь, с которыми трахаетесь и к которым привязываетесь, не существует на этой земле.
- Расслабься, Аури, - наконец, произносит он. – Ты же, в конце концов, был на опознании тела в морге. Там был, как минимум, патологоанатом. Впрочем, можешь думать, как хочешь, - он отпускает меня. С пола я вскакиваю моментально, еще раз оглядываюсь на него. Сидит. Усмехается.
Так кто же ты все-таки, Нишизоно? Кто ты, черти тебя дери?
Почему-то кажется, что легче просто умереть, чем пытаться ответить на этот вопрос. Что я и собираюсь сделать, напрочь забыв про свое намерение напоследок переселиться в нормальный дом и привести себя в человеческий вид.
И ведь он прав, копаясь в сумке, думаю я. Без него я бы ни на что не решился.
На то, чтобы выбраться сейчас из этого дома даже, не то, чтобы убивать на протяжении последних пары месяцев. Последнее, кстати говоря, кайф приносило раз через десять.
Героин, вода, Нишизоновская зажигалка. Он подходит и молча смотрит на пузырящуюся в ложке воду. На мгновение меня простреливает чужим желанием жить дальше и назло, но только на мгновение. Потом всё возвращается в привычное русло.
Желание сдохнуть не отберет у меня даже он.
Шприц. Колоть уже, правда, почти некуда. Ни на руках, ни на ногах.
Ей-богу, самоубийца неудачник. Перевожу взгляд на Нишизоно.
Единое целое мы, в конце концов, или как?
- Дай руку, - он приподнимает брови.
- Вот еще.
- Все равно сдохнем. Мне колоть некуда. Дай руку, - он со смешком протягивает правую, ладонью вверх. Пережимаю вену. Она здоровая, даже кулаком работать не приходится. Втыкаю шприц.
- Бывай, Нейти, - поршень назад-вперед. До упора вперед. – Увидимся, - он медленно растворяется в воздухе затем, чтобы уже никогда не появиться. Я закрываю глаза и падаю на пол.
Кругом темнота. И темнота эта, как мне хочется верить, финальна и конечна.
* * *
книга 2. sick-well, part 1.
Надеюсь, что я умерНадеюсь, что я умер. Умер и теперь, наконец, буду пребывать в относительном спокойствии.
Ага, сейчас. Какой там тебе круг положен? Седьмой? Готовься бегать по пустыне, Нейти.
Вздрагиваю. Я даже сам к себе так теперь обращаюсь. Или это всё еще… А, к черту. Оставлю свою психику плыть по течению. К какому-нибудь берегу да пристанет. Или утонет, в конце концов.
Для мертвого я соображаю слишком хорошо. Хотя, кто знает, как соображают мертвые?
Ну, и где мой суд с зачитыванием приговора, отсутствием адвоката и цифрой «семь», выбитой стоптанными ногами содомитов в жесткой земле?
Ха. Аури, да ты ебнулся, причем посмертно. Это всё передоз. Надо было вешаться.
Откуда-то издалека доносится незнакомый голос. Наверное, это судья. Или прокурор. А не вижу я ничего потому, что меня держат с завязанными глазами далеко от зала.
Да что за чушь я несу?
- …Три миллиграмма…
Это вес души? Нет, вес души другой. Хотя, наверное, от моей осталось ровно столько. И голос еще такой неприятный.
- …показатели…
Какие, интересно, показатели? И вообще, почему меня без меня судят? А, какая разница. И так, и так, приговор очевиден.
- …наконец-то улучшение…
О каком улучшении они говорят? Бабушку через дорогу перевел, котенка с дерева снял? Или это всё рвение к работе, неважно к какой? Хотя, трудоголизм не является добродетелью.
-…было отвратительное…
О, а вот и к основной части подобрались. Напрягаю слух изо всех сил и понимаю, что не могу пошевелиться. Связали, ироды. Как будто я убежать могу.
Что же там все-таки происходит? Передо мной возникает маленькая светлая точка. Наверное, повязка порвалась. Голос становится громче.
- … Будем надеяться…
- Ну, вы надейтесь, - меня как будто дергает током. Двести двадцать вольт, не меньше. В голове ярчайший фейерверк, и, оттого, что я не могу хоть как-то выразить свои эмоции, он становится только сильнее, и сильнее бросается в глаза, хотя перед ними до сих пор только черный фон и маленькая белая точка. Очень хочется, чтобы она перестала существовать вместе с голосом, поэтому пытаюсь зажмуриться, жалея, что не могу еще и уши заткнуть. – А я покурю.
Несмотря на все мои попытки, точка становится всё больше и больше. Шевелиться я по-прежнему не могу, зато слышу какое-то равномерное пиканье. Пиканье давит на нервы, и ужасно хочется, чтобы его кто-нибудь заткнул вслед за голосом. Хотя что-то мне подсказывает, что если оно прекратится, будет плохо.
- … так продолжаться дальше, то вскоре он очнется, - это про меня? Где я должен очнуться? Напрягаю силы и пытаюсь открыть глаза. Ни черта не выходит. Кажется, у меня просто нет на это сил.
- Насколько вскоре? – какой-то непонятный скрип. И чертов слишком понятный голос. Понятный, потому что я уже приспособился к этому восточному произношению.
Точка, то ли к счастью, то ли к сожалению, больше уже не становится, и даже наоборот, начинает уменьшаться. Почему-то этого я очень сильно пугаюсь и начинаю цепляться взглядом за потухающие белые миллиметры. Краем уха слышу непонятный, но вызывающий отвратительные ассоциации щелчок.
- …вы делаете? Это же бо…
- Да хоть кладбище, - в ноздри забивается удушливый запах, который я так старательно ненавидел последнее время. Машинально вдыхаю его – надо же, оказывается, я дышу – и горло начинает раздирать от желания прокашляться.
- …же астматик. Немедленно…
- …аю я все его болячки, выучить ус…
Набираю в грудь воздуха. Дается это с трудом, словно я под водой вылавливаю редкие пузырьки кислорода. Только здесь вместо воды дым. Вбираю воздух медленно, изо всех сил прислушиваясь к звукам извне. Но, кажется, судья (Прокурор? Адвокат?) офигел от наглости голоса с восточным акцентом (не буду-не буду произносить вслух это имя) и заткнулся.
Горло моментально начинает болеть, когда я пытаюсь выдавить из себя какой-то звук. Даже не то, чтобы звук, просто выдохнуть весь воздух, который внутри находится. Дыхательные пути почти полностью пересохшие, горло сводит спазмом, от малейшего движения всё тело (о, у меня еще и тело есть) как по команде начинает болеть.
- …йдите отсюда!
- Смотрите, он шевелится, - белая точка перед глазами разрастается в длину и ширину, попытка кашлянуть удалась примерно наполовину: выдохнуть воздух я выдохнул, а вот вдохнуть уже проблематично. Вижу размазанную белую фигуру, склонившуюся надо мной.
-… в окно! Вы его сейчас уб…
- …скажет мне спас…
-…шите, мистер, Аури, ды… - судя по всему, у меня распахнуты глаза. Они слезятся, и я вижу только много белых пятен, разных по оттенку. Поярче над головой, потемнее сбоку.
И совсем темное где-то в углу. Не столько вижу, сколько представляю.
- Дышите и лежите. Вам вредно двигаться. А вы – марш в окно! – смешно, право, слово. Точнее, было бы смешно, если бы не было так грустно: вдохнуть у меня всё еще не получается, и, кажется, причина этому – чертовы сигареты.
Он когда-нибудь их вообще менял, интересно?
Тьфу ты, о чем я вообще думаю.
Белое пятно суетливо шевелится, голос, сухой и сосредоточенный, что-то говорит, но смысл фраз от меня ускользает. Воздух становится чуть менее невыносимым, и я, наконец-то, могу его вдохнуть. Наверное, мне просто так кажется. Наверное, на самом деле мне просто сняли приступ астмы. Пытаюсь косить глазами в сторону гипотетического черного пятна, но первое же движение глаз отдается дичайшей болью в висках и затылке.
- Вот так, мистер Аури. А вы, - голос резко меняет тон, - вы, марш отсюда! Вы его чуть не убили!
- Я же говорю, он сказал бы мне спасибо, - меня всего перекручивает от желания повернуть голову и посмотреть в сторону окна, где стоит и курит Нишизоно, но я чисто физически не могу этого сделать. – А вас он будет ненавидеть, - со смешком заканчивает он. – Возможно, даже расцарапает. Он это дело любит, правда, Нейти? – ты же знаешь, что я не могу тебе ответить, думаю я. Краем глаза замечаю что-то черное, а спустя мгновение он уже рядом с моим лицом. Смотрит, как обычно, дьявольски весело. Без религиозных подтекстов на этот раз, я просто не знаю, как еще описать этот взгляд.
У меня не было сил на то, чтобы пошевелить глазами, но откуда-то берутся силы, чтобы поднять руку и сцапать его за подбородок. Шинджи фыркает.
- Горбатого могила исправит, а тебя, koneko, даже она не берет. Прибереги коготочки для другой кровати, - он чуть отодвигается, и моя рука безвольно падает назад. Со стороны, наверное, я кажусь тем же овощем, но внутри идет революция, буря и апокалипсис. Его видит кто-то другой. Вероятно, врач. Значит, не галлюцинация. Он тут. Живой. Здоровый. Курит.
И, черт подери, у меня есть ногти.
- Мистер Нишидз… Ниши-зо-но, покиньте палату немедленно! – врач, точно врач. А находимся мы в палате. Выходит, и на этот раз передоз мне не удался.
Так, стоп. Что-то тут, определенно, не сходится. Он же умер. Год назад. А потом вернулся в качестве моего расслоения личности и довел, черт знает, до чего довел. А сейчас он тут, снова живой и здоровый. У меня такое ощущение, что я где-то упустил одну маленькую деталь.
- Цыц. Я плачу за лечение? Плачу. Вам деньги в карман идут? Идут. Вот и заткнитесь, - он? Платит за мое лечение? Какое лечение и с какой радости он на это раскошелился?
А ты бы не раскошелился, спрашивает кто-то (ох уж эти “кто-то ”) внутри меня. Единое целое вы, в конце концов, или как?
- И когда он начнет шевелиться? – второй раз склоняется надо мной знакомое лицо. Смотрю в никуда мимо него – а что мне еще остается делать? – и усиленно пытаюсь заставить свое тело хоть немного мне подчиняться. Но, видимо, на то движение рукой ушли все силы и теперь все, на что меня хватает – лежать и пародировать бревно.
- Зависит от условий и состояния здоровья, - по голосу врача было ясно, что от моего тщедушного тела (и от визитов Нишизоно, как следствие) он желает избавиться как можно скорее.
Сбоку фыркнули.
- Эдак вы его до второго пришествия тут продержите. Аури, чтоб через неделю был на ногах, общество погрязает в хаосе и грязи без твоего педантизма, - очень смешно. Слышу удаляющиеся шаги и неразборчивую тихую речь врача. Одновременно с этим чувствую, как руку пониже локтя протирают, видимо ватой. Черт подери, доходит до меня, там же сплошные следы от уколов. Черт подери, как я вообще еще жив, если валяюсь тут черт знает, сколько времени без героина?
И, черт подери, кажется, мне вкололи снотворное.
@темы: проза, считай меня своей совестью
-
-
28.09.2012 в 12:17-
-
28.09.2012 в 12:40-
-
28.09.2012 в 12:49-
-
28.09.2012 в 13:21Интересно что будет дальше)
-
-
28.09.2012 в 13:31-
-
28.09.2012 в 13:42психика человека всегда меня поражала, сколько же всего мы еще не знаем о себе...
-
-
28.09.2012 в 13:44о да. Как подумаешь - страшно становится
-
-
28.09.2012 в 13:51это точно
-
-
28.09.2012 в 14:26а уж нечеловеческая психика тем более ;D
а дальше -
хужебольше, ожидайте левел ап)