sith happens
Однажды нам с Сашей было скучно, и наши персонажи пересеклись. А потом получилось так, что мы курим свою траву уже четвертый год. Практически ни в чем себя не ограничивая, так что, чуваки, ворнинг: трэш, угар, японцы и австрийцы, наркоманы и убийцы.
Считай меня своей совестью- Я тебе вот что скажу, - говорит Шинджи, - какая разница, где напиваться: у себя дома или в фешенебельном клубе?
Он вальяжно восседает на удобном диванчике, без зазрения совести закинув ноги на безукоризненно чистый столик. Действительно, для Нишизоно не существует никакой разницы. Я даже не кривлюсь, потому что и без этого он прекрасно знает, как меня бесят подобные выпады. Не мой, конечно, стол, но мне за него платить.
- Повышаешь градус – если не алкоголя, так пафоса? – продолжает Шинджи, сшибая пепельницу.
Четыре крупных осколка, не считая крошева и грязно-серого налёта. Я посчитал.
- А ты мне, значит, счёт повысить хочешь?
Он с кривой усмешкой запрокидывает голову назад и щурится, всем своим видом говоря мне, мол, ты сам виноват. Самое омерзительное, что он, как ни крути – прав. Я сам выбираю ему место для пакостей – именно так я это называю. Пакость. Это слово шикарно ему подходит.
- Ничего, раскошелишься, - он делает глоток самого дорого коньяка из всех, что есть в здешнем списке. – Уж раз повёлся шиковать, то не зажимайся куриной задницей.
У нас нет острого конфликта морали или чего-то ещё в этом роде. Мы даже можем как-то уживаться вместе.
То есть, я умею закрывать на него глаза, когда ему в очередной раз приспичивает всячески поизвращаться над общественностью. Над моим атрофированным эстетическим чувством заодно.
Месяц назад он накачал каких-то дурных сопляков амфетаминами и дал им пушки. На следующий день о них даже говорили в новостях. Они убили десятерых и сами перестреляли друг друга.
На прошлой неделе он забавлялся тем, что звонил с телефонного автомата в японское посольство и сказал, что скоро они исчезнут с лица земли. Эти чудики решили, что в здании заложена бомба. Но я-то знаю, что Нишизоно имел в виду совсем другое.
А то, что он иногда обливает прохожих пивом с балкона и иногда сбрасывает непотушенные сигареты – выглядит даже совсем невинно.
Мой личный возмутитель спокойствия.
- Не пей из горла, - машинально говорю я. Раздаю ему придирки и замечания, словно занудный воспитатель, просто для проформы. Шинджи успел приручить меня к этому до такой степени, что я уже не задумываюсь, когда говорю очередное «нельзя». Как будто запреты возбуждают в нём охоту к бурной деятельности.
Не закидывай ноги на стол.
Не мешай водку с шампанским.
Не убивай людей, когда они начинают тебя раздражать.
Я учу его манерам, ха-ха. Конечно, он всё сделает в точности наоборот.
- Ну дааа, - тянет Нишизоно, заливая мне стакан до краёв, - я забыл, нам же надо по-приличному. Ци-ви-ли-зо-ван-но.
Когда он говорит «нам», меня едва заметно передёргивает. Впрочем, каждое его слово по умолчанию направлено на то, чтобы меня уколоть.
«Ты же любишь колоться», - сказал он однажды. Ну вот разве не сволочь.
Я быстро опрокидываю в себя коньяк.
- Знаешь, - говорит Шинджи, - если ты думаешь, что нажравшись в стельку, ты перестанешь меня видеть, то глубоко заблуждаешься.
Я пью и стараюсь сделать вид, словно пропустил последнее замечание мимо ушей, как заезженную дразнилку. Провокация на спор.
Нишизоно жует резинку, как какой-то пацан с подворотни. Он одёт в драные джинсы и какую-то пижонскую кожаную куртку, и в голове моей невольно проплывает мысль о сутенёрах. Снова эстетическая провокация.
Он весь – сплошная провокация. Гребаный сутенёр с подворотни.
- Ты давно по уши в дерьме. Нет причины запаковываться в смирительную рубашку твоей причудливой заморочки, которую ты называешь самоконтроль, koneko-chan. Считай меня своей совестью, своим внутренним голосом твоего болезненного подсознания, которое давно превратилось в бесхребетное желе, - он сплёвывает жевачку на пол и тычет пальцем в моё лицо. - Я велю тебе – засунь себе в раздолбанную задницу эту твою масочку нормального представителя общественности и прекрати прикидываться жертвой насилия. Если тебя трахает жизнь, так начни трахать её в ответ, а не покорно раздвигать ноги навстречу. Поимей всех!
Я могу сделать вид, будто не понимаю, что он имеет в виду. Но загвоздка в том, что мы оба всё прекрасно осознаём. Не раз возвращались к этой беседе.
Я читаю слова Нишизоно между строк: я хочу сломать твою систему.
Точнее, «я хочу вызвать землетрясение».
Смотри также: «хочу устроить тебе личный апокалипсис».
Я мог бы назвать это приставучестью, но здесь особый случай. Меня уже давно не интересует, зачем оно ему надо.
- Со мной уже всё ясно, - говорю я. – У меня нет обратного пути. Мне уже мало осталось.
Смотри также: отстань от меня.
Мой голос нейтрален, потому что я только констатирую факт.
Мои вены давно исколоты в решето. Я всегда ношу длинные рукава и машинально их поправляю. Можно было бы сказать, что я сдался, но я ведь никогда не боролся. Иногда мне кажется, что своими проповедями Нишизоно просто хочет мне лишний раз указать, какое я на самом деле дерьмо.
- Брехня, - Шинджи чиркает зажигалкой – тут я уже откровенно морщусь – и всласть затягивается. – Да, детка, не спорю, выглядишь ты хреново: скелет жертвы Бухенвальда по сравнению с тобой тот ещё живчик.
Это он ещё льстит. Впрочем, за последние три месяца я даже в весе не потерял. Удивительно.
Шинджи, убрав ноги со стола, наклоняется ближе и притягивает меня за затылок. Мы упираемся друг в друга лбами, и глаза мои слезятся от дыма, который выдыхает Нишизоно.
- Но, - продолжает он, - у тебя всегда есть шанс отыграться, ведь ты ещё, черт подери, живой.
Его волосы пахнут табаком и бензином. В последнее время мы так часто видимся, что мои волосы тоже так пахнут.
Не за что мне отыгрываться, хочу пробормотать я, но Шинджи перебивает:
- Эй! Очнись, – он прижимается лбом так сильно, словно хочет стереть кожу в кровь. – Если бы я знал, что мне осталось меньше пяти лет, то я бы всех на уши поставил. Не списывай себя со счетов раньше времени. Я знаю, тебе есть, что сказать этому сраному миру.
Я вижу его глаза, больные, с красными прожилками, почти как мои. Его пальцы с трудом вплетаются в пряди на моём затылке и сжимаются в кулак. Раньше бы я подумал, что меня просто захотят оттаскать хорошенько за волосы. Но не сейчас.
Я объясню.
Если честно, раньше я никогда не участвовал в делах Нишизоно и никогда не горел желанием. Но всё, как говорится, бывает впервые.
Клиент ползал по полу, слепо сшибая всё, что попадалось на пути. В его легких что-то булькало. Кровь шла носом и стекала струйками из его рта, когда тот пытался выблевать собственные внутренности. Говорить он уже не мог, только неразборчиво бормотать.
- Не… могу… дыша…
Нишизоно засмеялся и пнул его под дых. Я спросил Шинджи, что он с ним сделал.
- Дал хлебнуть абразивной жидкости. Уже десять минут так ползает, весь пол изгадил, - сказал он. – Советую не снимать перчатки.
Тогда я спросил, зачем он вообще это сделал.
- У него не было денег за дозу. Он хотел тебя вырубить и забрать всё, что найдётся, - Шинджи показательно вытащил у клиента пушку из внутреннего кармана. – Нехорошо ведь, правда?
Я смотрел, как несчастный выхаркивал кровь всё больше и больше. Тогда я думал, как бы не запачкать новые туфли.
Через три часа Шинджи пришёл ко мне, когда я уже был дома.
Он сказал:
- Тебя, пупсичек, видели его соседи. Думаешь, они будут молчать, когда нагрянут следователи?
Он сказал мне: смени внешность.
- Ты слишком заметен. На твоём месте я бы состриг эти патлы.
Теперь мои волосы такие же тёмные и короткие, как у Шинджи. И одна из моих мыслей сейчас о том, что, наверное, снова вылезли седые корни.
Про ногти я молчу. Они стали настолько ломкими, что нет смысла больше отращивать. Поэтому, когда я сжимаю кулаки, ничто не царапает мне ладони.
- Просто скажи этому миру напоследок всё, что ты о нём думаешь. Покажи, как ты его ненавидишь. Сломай на прощание этот долбанный механизм.
Как я могу сломать то, о чем даже не знаю, спросил я в прошлый раз.
- Зато я знаю, - сказал Шинджи. – Если ты не догадывался, что тобой управляют, ты всё равно деталь. Обыкновенный винтик. Когда ты становишься ненужным, то тебя списывают как брак.
Я ничего не понимал.
Он сказал:
- Знаешь, меня однажды тоже сдули в утиль. Хотели меня уничтожить.
Он засмеялся, глаза у него были самые злые из тех, что я когда-либо видел.
- Но не на того напали! Ха-ха! Тупые ублюдки!
Я спросил, кто эти «ублюдки».
Он спросил следом, что я знаю об организации «Гакусо».
Сейчас я практически ничего не вижу из-за слезящихся от дыма глаз. Я захожусь сухим кашлем. Нишизоно ведь до сих пор плевать на то, что я астматик.
- Уговорил, - хриплю я, - давай только не сегодня.
Давай не будем сегодня заниматься отстрелом каких-то психопатов.
- И снова временное просветление, - хмыкает Шинджи, но отпускает меня. Я жадно вдыхаю свежий воздух.
- Ну да, у нас ведь сегодня попойка, - он снова расслаблено разваливается на диванчике, затушив сигарету об кожаный подлокотник. – Кстати, и что мы празднуем?
А то он не догадывается.
- Хватит придуриваться, - фыркаю я.
Как-никак это ведь его дата. Нишизоно это прекрасно знает, потому что и я это знаю.
- За тебя, - я слабо салютую в его сторону стаканом.
Ровно год с его смерти. Как его пристрелили.
- Нееет, - смеется Шинджи. – Тогда уж за нас!
Ровно год, как я его придумал – или он меня нашел – и теперь он живёт в моей голове. Наверное, я упорно не хотел его отпускать. Или он меня.
- Ну, за нас.
Я пью. За меня и Нишизоно Шинджи.
- О, а давай на брудершафт!
- Издеваешься?
То есть, я пью за меня – Нишизоно Шинджи.
Я ещё не знаю, что будет дальше, но меня это, если честно, не так уж заботит. Всё, что я хочу, у меня уже есть. Как я понял, Шинджи передал в мои руки эстафету.
Считай меня своей совестью- Я тебе вот что скажу, - говорит Шинджи, - какая разница, где напиваться: у себя дома или в фешенебельном клубе?
Он вальяжно восседает на удобном диванчике, без зазрения совести закинув ноги на безукоризненно чистый столик. Действительно, для Нишизоно не существует никакой разницы. Я даже не кривлюсь, потому что и без этого он прекрасно знает, как меня бесят подобные выпады. Не мой, конечно, стол, но мне за него платить.
- Повышаешь градус – если не алкоголя, так пафоса? – продолжает Шинджи, сшибая пепельницу.
Четыре крупных осколка, не считая крошева и грязно-серого налёта. Я посчитал.
- А ты мне, значит, счёт повысить хочешь?
Он с кривой усмешкой запрокидывает голову назад и щурится, всем своим видом говоря мне, мол, ты сам виноват. Самое омерзительное, что он, как ни крути – прав. Я сам выбираю ему место для пакостей – именно так я это называю. Пакость. Это слово шикарно ему подходит.
- Ничего, раскошелишься, - он делает глоток самого дорого коньяка из всех, что есть в здешнем списке. – Уж раз повёлся шиковать, то не зажимайся куриной задницей.
У нас нет острого конфликта морали или чего-то ещё в этом роде. Мы даже можем как-то уживаться вместе.
То есть, я умею закрывать на него глаза, когда ему в очередной раз приспичивает всячески поизвращаться над общественностью. Над моим атрофированным эстетическим чувством заодно.
Месяц назад он накачал каких-то дурных сопляков амфетаминами и дал им пушки. На следующий день о них даже говорили в новостях. Они убили десятерых и сами перестреляли друг друга.
На прошлой неделе он забавлялся тем, что звонил с телефонного автомата в японское посольство и сказал, что скоро они исчезнут с лица земли. Эти чудики решили, что в здании заложена бомба. Но я-то знаю, что Нишизоно имел в виду совсем другое.
А то, что он иногда обливает прохожих пивом с балкона и иногда сбрасывает непотушенные сигареты – выглядит даже совсем невинно.
Мой личный возмутитель спокойствия.
- Не пей из горла, - машинально говорю я. Раздаю ему придирки и замечания, словно занудный воспитатель, просто для проформы. Шинджи успел приручить меня к этому до такой степени, что я уже не задумываюсь, когда говорю очередное «нельзя». Как будто запреты возбуждают в нём охоту к бурной деятельности.
Не закидывай ноги на стол.
Не мешай водку с шампанским.
Не убивай людей, когда они начинают тебя раздражать.
Я учу его манерам, ха-ха. Конечно, он всё сделает в точности наоборот.
- Ну дааа, - тянет Нишизоно, заливая мне стакан до краёв, - я забыл, нам же надо по-приличному. Ци-ви-ли-зо-ван-но.
Когда он говорит «нам», меня едва заметно передёргивает. Впрочем, каждое его слово по умолчанию направлено на то, чтобы меня уколоть.
«Ты же любишь колоться», - сказал он однажды. Ну вот разве не сволочь.
Я быстро опрокидываю в себя коньяк.
- Знаешь, - говорит Шинджи, - если ты думаешь, что нажравшись в стельку, ты перестанешь меня видеть, то глубоко заблуждаешься.
Я пью и стараюсь сделать вид, словно пропустил последнее замечание мимо ушей, как заезженную дразнилку. Провокация на спор.
Нишизоно жует резинку, как какой-то пацан с подворотни. Он одёт в драные джинсы и какую-то пижонскую кожаную куртку, и в голове моей невольно проплывает мысль о сутенёрах. Снова эстетическая провокация.
Он весь – сплошная провокация. Гребаный сутенёр с подворотни.
- Ты давно по уши в дерьме. Нет причины запаковываться в смирительную рубашку твоей причудливой заморочки, которую ты называешь самоконтроль, koneko-chan. Считай меня своей совестью, своим внутренним голосом твоего болезненного подсознания, которое давно превратилось в бесхребетное желе, - он сплёвывает жевачку на пол и тычет пальцем в моё лицо. - Я велю тебе – засунь себе в раздолбанную задницу эту твою масочку нормального представителя общественности и прекрати прикидываться жертвой насилия. Если тебя трахает жизнь, так начни трахать её в ответ, а не покорно раздвигать ноги навстречу. Поимей всех!
Я могу сделать вид, будто не понимаю, что он имеет в виду. Но загвоздка в том, что мы оба всё прекрасно осознаём. Не раз возвращались к этой беседе.
Я читаю слова Нишизоно между строк: я хочу сломать твою систему.
Точнее, «я хочу вызвать землетрясение».
Смотри также: «хочу устроить тебе личный апокалипсис».
Я мог бы назвать это приставучестью, но здесь особый случай. Меня уже давно не интересует, зачем оно ему надо.
- Со мной уже всё ясно, - говорю я. – У меня нет обратного пути. Мне уже мало осталось.
Смотри также: отстань от меня.
Мой голос нейтрален, потому что я только констатирую факт.
Мои вены давно исколоты в решето. Я всегда ношу длинные рукава и машинально их поправляю. Можно было бы сказать, что я сдался, но я ведь никогда не боролся. Иногда мне кажется, что своими проповедями Нишизоно просто хочет мне лишний раз указать, какое я на самом деле дерьмо.
- Брехня, - Шинджи чиркает зажигалкой – тут я уже откровенно морщусь – и всласть затягивается. – Да, детка, не спорю, выглядишь ты хреново: скелет жертвы Бухенвальда по сравнению с тобой тот ещё живчик.
Это он ещё льстит. Впрочем, за последние три месяца я даже в весе не потерял. Удивительно.
Шинджи, убрав ноги со стола, наклоняется ближе и притягивает меня за затылок. Мы упираемся друг в друга лбами, и глаза мои слезятся от дыма, который выдыхает Нишизоно.
- Но, - продолжает он, - у тебя всегда есть шанс отыграться, ведь ты ещё, черт подери, живой.
Его волосы пахнут табаком и бензином. В последнее время мы так часто видимся, что мои волосы тоже так пахнут.
Не за что мне отыгрываться, хочу пробормотать я, но Шинджи перебивает:
- Эй! Очнись, – он прижимается лбом так сильно, словно хочет стереть кожу в кровь. – Если бы я знал, что мне осталось меньше пяти лет, то я бы всех на уши поставил. Не списывай себя со счетов раньше времени. Я знаю, тебе есть, что сказать этому сраному миру.
Я вижу его глаза, больные, с красными прожилками, почти как мои. Его пальцы с трудом вплетаются в пряди на моём затылке и сжимаются в кулак. Раньше бы я подумал, что меня просто захотят оттаскать хорошенько за волосы. Но не сейчас.
Я объясню.
Если честно, раньше я никогда не участвовал в делах Нишизоно и никогда не горел желанием. Но всё, как говорится, бывает впервые.
Клиент ползал по полу, слепо сшибая всё, что попадалось на пути. В его легких что-то булькало. Кровь шла носом и стекала струйками из его рта, когда тот пытался выблевать собственные внутренности. Говорить он уже не мог, только неразборчиво бормотать.
- Не… могу… дыша…
Нишизоно засмеялся и пнул его под дых. Я спросил Шинджи, что он с ним сделал.
- Дал хлебнуть абразивной жидкости. Уже десять минут так ползает, весь пол изгадил, - сказал он. – Советую не снимать перчатки.
Тогда я спросил, зачем он вообще это сделал.
- У него не было денег за дозу. Он хотел тебя вырубить и забрать всё, что найдётся, - Шинджи показательно вытащил у клиента пушку из внутреннего кармана. – Нехорошо ведь, правда?
Я смотрел, как несчастный выхаркивал кровь всё больше и больше. Тогда я думал, как бы не запачкать новые туфли.
Через три часа Шинджи пришёл ко мне, когда я уже был дома.
Он сказал:
- Тебя, пупсичек, видели его соседи. Думаешь, они будут молчать, когда нагрянут следователи?
Он сказал мне: смени внешность.
- Ты слишком заметен. На твоём месте я бы состриг эти патлы.
Теперь мои волосы такие же тёмные и короткие, как у Шинджи. И одна из моих мыслей сейчас о том, что, наверное, снова вылезли седые корни.
Про ногти я молчу. Они стали настолько ломкими, что нет смысла больше отращивать. Поэтому, когда я сжимаю кулаки, ничто не царапает мне ладони.
- Просто скажи этому миру напоследок всё, что ты о нём думаешь. Покажи, как ты его ненавидишь. Сломай на прощание этот долбанный механизм.
Как я могу сломать то, о чем даже не знаю, спросил я в прошлый раз.
- Зато я знаю, - сказал Шинджи. – Если ты не догадывался, что тобой управляют, ты всё равно деталь. Обыкновенный винтик. Когда ты становишься ненужным, то тебя списывают как брак.
Я ничего не понимал.
Он сказал:
- Знаешь, меня однажды тоже сдули в утиль. Хотели меня уничтожить.
Он засмеялся, глаза у него были самые злые из тех, что я когда-либо видел.
- Но не на того напали! Ха-ха! Тупые ублюдки!
Я спросил, кто эти «ублюдки».
Он спросил следом, что я знаю об организации «Гакусо».
Сейчас я практически ничего не вижу из-за слезящихся от дыма глаз. Я захожусь сухим кашлем. Нишизоно ведь до сих пор плевать на то, что я астматик.
- Уговорил, - хриплю я, - давай только не сегодня.
Давай не будем сегодня заниматься отстрелом каких-то психопатов.
- И снова временное просветление, - хмыкает Шинджи, но отпускает меня. Я жадно вдыхаю свежий воздух.
- Ну да, у нас ведь сегодня попойка, - он снова расслаблено разваливается на диванчике, затушив сигарету об кожаный подлокотник. – Кстати, и что мы празднуем?
А то он не догадывается.
- Хватит придуриваться, - фыркаю я.
Как-никак это ведь его дата. Нишизоно это прекрасно знает, потому что и я это знаю.
- За тебя, - я слабо салютую в его сторону стаканом.
Ровно год с его смерти. Как его пристрелили.
- Нееет, - смеется Шинджи. – Тогда уж за нас!
Ровно год, как я его придумал – или он меня нашел – и теперь он живёт в моей голове. Наверное, я упорно не хотел его отпускать. Или он меня.
- Ну, за нас.
Я пью. За меня и Нишизоно Шинджи.
- О, а давай на брудершафт!
- Издеваешься?
То есть, я пью за меня – Нишизоно Шинджи.
Я ещё не знаю, что будет дальше, но меня это, если честно, не так уж заботит. Всё, что я хочу, у меня уже есть. Как я понял, Шинджи передал в мои руки эстафету.
@темы: проза, считай меня своей совестью
-
-
18.09.2012 в 11:50-
-
18.09.2012 в 17:30Похоже на что-то из альтернативных авторов, Рю Мураками или того же Паланика.
Я от такого стиля всегда был в восторге, потому как реально сносит крышу.
Дочитал и стало жалко, что так мало. Я прочел бы целую книгу в подобном стиле)
-
-
18.09.2012 в 17:33готовься xDD
-
-
18.09.2012 в 17:36-
-
18.09.2012 в 17:37-
-
18.09.2012 в 17:39-
-
18.09.2012 в 19:55-
-
18.09.2012 в 20:05-
-
18.09.2012 в 20:07-
-
18.09.2012 в 20:20-
-
18.09.2012 в 20:23-
-
18.09.2012 в 20:23на этом месте мне показалось, что я уже читал это.
Ровно год с его смерти. Как его пристрелили.
тут я понял, что мне не показалось, и я действительно это читал!
но так давно, что уже успел забыть.
Мне кажется, что тут я могу заставить себя читать ваш гадюшник, ибо на сам гадюшник я сволочь такая заходить забываю конкретно.
Это шикарно. Еще раз шикарно, как и тогда. Теперь я точно не забуду это.
Буду читать проду)
СПАСИБО!
-
-
18.09.2012 в 20:29эту строчку мы часто цитируем ;D
читать тебе придётся много) если помедлишь - еще больше. но спасибо, что это тоже перечитал (переборов соблазнительные мысли о сиквеле
-
-
18.09.2012 в 20:31-
-
18.09.2012 в 20:33я в курсе. Просто. Я знал, что читал это в тексте, а не как цитату))
если помедлишь - еще больше
это не важно. Важно то, что есть что читать и то что читать очень крутое)))
(переборов соблазнительные мысли о сиквеле )
бле. Не напоминай. Я хочу еще прочитать то, что выставили тут)))