[ohuenen]

Не прошло и года, как я вернулась)
Если помните, я выкладывала здесь небольшую зарисовку ohuenen.diary.ru/p180932908.htm
У меня родилось продолжение.

продолжение

Голос Милы был тихим и ровным:

5 февраля 2009:
«- За что ты на мою голову?.. – мужчина устало потер переносицу, - Это же отчет о проделанной работе, а не статья в женский журнал. И не смотри на меня, как ягненок на удава».

8 февраля 2009:
«- Что значит «совещание завтра, поэтому за проект я сяду только сегодня»?

9 февраля 2009 :
«Разве я плачу тебе не достаточно, чтобы ты просто правильно делала свою работу? Ты смеешься, думая, что я сплю и моюсь с ежедневником, но у меня хотя бы нет проблем. Я не витаю в облаках».

18 марта 2009:
«Неизменно ровный, как водная гладь, голос выводил из себя, а желание вцепиться этому человеку в глаза шло бок о бок с желанием расплакаться от обиды. Пусть кривит губы, пусть, наконец, заерзает в кресле. Пусть почувствует себя брошенным в воду котенком, когда увидит слезы».

23 марта 2009:
«Я никогда не напишу и не скажу вам этого, сэр. Какое же непреодолимое чувство - прийти вечером к вам в кабинет, молча просидеть рядом полночи. А потом просто, глупо, по-женски разрыдаться из-за жалости и недостатка тепла. Броситься к вам, покрывать руки поцелуями и слезами, объяснять, наконец, что вы нужны, что вы не один. Стать той самой стеной, о которой я сама мечтаю.

Вот только неясно, поймете ли вы меня или же повесите мое фото на доску позора.… Ведь быть дурой – не по уставу».

- Никогда не мог подумать, что ты ведешь дневник. Хоть какому-то порядку я тебя научил, - сказал мужчина, прочистив пересохшее горло, словно это он читал вслух.

Ответа не последовало. Тогда Алекс престо протянул вперед руку, которая тут же была накрыта женской ладонью.

– Прочти еще.

27 апреля 2009:
«Мне стыдно до сих пор. Я хотела всего лишь поговорить с ним, открыться. А вместо этого встретила после работы, будучи совершенно пьяной. Я болтала какую-то чепуху, плакала. Он спокойно довел меня до дома, не дав упасть и потерять жалкие остатки самолюбия.

Потом я встала на цыпочки и поцеловала его сжатые напряженные губы. Тогда я и узнала, что такое протрезветь в одно мгновение. Никому не желаю видеть тот взгляд, который увидела я. Провалиться под землю, превратиться в пепел. Что угодно, лишь бы не быть там, не быть собой».

31 апреля:
«На четвертый день позвонила его секретарша, и осведомилась о состоянии моего здоровья».

5 мая 2009:
«Впервые я не выходила на работу целую неделю. Я боялась как зверь - до холодного пота и вырывающегося из груди сердца.

Дура. Думала, он придет к тебе, как всегда показывают в кино и пишут в романчиках? Ты откроешь дверь, а там ОН с цветами, злой из-за твоего безрассудства. Крепко прижимает тебя к себе и дальше по сценарию? Дура».

Мила замолчала, просматривая записи.
- Дальше идут наброски нашего телефонного разговора. Я готовилась, - она тихо рассмеялась, – Ты помнишь его?

- Конечно. Не каждое воскресное утро мне звонят сотрудники и срывающимся голосом объясняют, что я старый дурак,- широко улыбнулся Алекс, – Теперь я понимаю, что заслужил это. Надо было больше читать романов, чтобы знать сценарий своего поведения. Зато на провокацию со звонком я поддался.

- И всего через каких-то полгода мужественно перетащил к себе мое пианино.

Мужчина сгреб Милу в охапку, коснулся губами ее затылка, и продолжил слушать.

2 ноября 2010:
«Он появился так нежданно, странно, быстро. И все наверстал. Все годы одиночества. Просто вжух!.. До сих пор не могу к этому привыкнуть.

Как странно скрывать все, оставаясь для коллег все теми же начальником и подчиненным. Упоительное чувство - хранить секреты, разрываться внутри как водяной шар, но исправно играть свои роли».
***

17 сентября 2030:
«Я не знаю, зачем делаю это. Прочитав мамин дневник, воспринимаю его как живое существо. Вдруг следующему случайному читателю станет интересно. Я разговариваю с блокнотом, чудесно…

Папа не протянул и пяти лет - сгорел заживо, как говорят некоторые. Еще бы, потерять гордость и независимость, стать вдруг, как он думал, обузой, - невероятно.

Еще говорят, что мама выла на его могиле как волчица, не хотела, чтобы «мой Алекс» видел слезы. Бабушка, слыша крики и видя перекошенное гневом лицо матери, боялась, что она сойдет с ума. Зря боялась.

Единственное, о чем мама плачет до сих пор - у нее нет сына. Сильного, самостоятельного, с большими теплыми руками и синими глазами».