[ohuenen]

ленивая я задница, не читаю и не выкладываюсь. Исправлю меньшее из зол, второе тоже вскорости обещаюсь

Итак,
считай меня своей совестью, кнгиа 2
sick-well, part 2

Во второй раз я увидел Нишизоно через четыре дня. К тому времени мне подчинялась верхняя часть туловища, я получил кучу невнятных объяснений насчет того, что произошло, и успел наслушаться всякого от своих соседей по палате. Впрочем, к тому моменту, когда в коридоре зазвучал бодрый знакомый голос, у меня остался всего один сосед. Вернее, соседка. Я знал, что ее зовут Анна и что она немая. Большего мне было не нужно.

- Да не ебут меня ваши правила

- Да не ебут меня ваши правила, - Нишизоно такой Нишизоно, что и говорить.
- И хватит дыми…
- Хэй, Нейти, - в палату залетел мой личный пиздец на ножках. Черная кожанка, хаос на голове, в зубах сигарета. Все на месте. Выдохнул дым в сторону ворвавшегося следом врача и стряхнул пепел на линолеум. – О, сидит, шевелится. Можно забирать?
- И тебе привет. Только если на инвалидной коляске, - он как будто выглядит моложе. Такое ощущение, что ему не тридцать три, а, самое большее, двадцать восемь.
Японец фыркает и с размаху приземляется на пустую соседнюю кровать. – Что ж тебе не терпится меня забрать отсюда, а? – я все еще не понимаю, что он тут делает, если честно. Он же умер. Я лично был на опознании, я лично был на кремировании.
Надо его об этом расспросить.
- И вообще, - сажусь поудобнее, прикрываю пледом нерабочие пока что (надеюсь, что только пока что) ноги, - может, расскажешь мне, что произошло?
Шинджи на минуту задумывается, потом оборачивается в сторону врача.
- Сударь, извольте свалить, - интересно, какие суммы платит Нишизоно, что мужчина молча слушается? Взглядом, конечно, обещает заколоть капельницей до смерти и отправить к стажерам в качестве подопытного кролика, но чужие взгляды для японца всегда значили слишком мало, убедился на собственном примере. – Что тебе рассказать, Аури?
- Что произошло, какого черта здесь я, и какого черта здесь ты? – может, больница, врач и, соответственно, Шинджи – тоже мои галлюцинации? Может, я все еще лежу в старом заброшенном доме на полу и умираю от передоза?
- Как интересно, Нейти чего-то не помнит, - хмыкает Нишизоно. – Ладно, так и быть: месяц назад ты с горя, или с чего-то другого, нажрался ЛСД, под ЛСД нанюхался кокса, потом с какой-то радости пошел курить кальян, а потом попал в какую-то разборку в “Апельсине”, нехило так попал, жаль, я не видел, говорили, лулзы были знатные.
- Что, прости? Месяц назад я занимался совершенно другим и тебе прекрасно об этом известно, - да, месяц назад я носился, как идиот, по городам и весям, сея хаос, смерти и гильзы.
- Да ну? – Шинджи приспособил мою кружку из-под кофе под пепельницу и теперь крутил ее в руках. – И чем же?
- Прекрати придуриваться. Месяц назад – какое там сегодня, шестое? – так вот, ровно месяц назад я – мы, вернее… или я… в общем, неважно – перестрелял очередную группу посланных за нами копов, организовал аварию на главном шоссе Йорка, правда, случайно, чуть не сломал ногу при попытке перепрыгнуть забор, да, и зайцем доехал до… Донкастера, если не ошибаюсь, - это я почему-то помню, и весьма отчетливо. А вот вышеупомянутый инцидент с кальяном и “Апельсином” – бар средней руки, я там вообще не появляюсь обычно – в голове совершенно не остался. Я, если честно, привык к тому, что если я чего-то не помню, то этого не было. Правда, Шинджи в моей голове заставил меня несколько разувериться в этой аксиоме. Кстати, о Шинджи. Он сидел сейчас передо мной с таким видом, будто увидел, по меньшей мере… Я не знаю, что такого можно увидеть, чтобы у него было такое выражение лица.
- Что за херню ты несешь, Нейти? – он кинул окурок в мой еще теплый кофе и уставился на меня с абсолютно непонимающей рожей.
- Нет, херню несу не я, - я откидываюсь назад, на подушку. – Ладно, тогда другой вопрос: что здесь делаешь ты?
- Действительно, что я тут делаю, - Шинджи всплескивает руками. – Как видишь, притащил свою драгоценную персону к твоей тощей заднице.
-… и почему тебя видят остальные? – Нишизоно глупо хихикнул. Потом еще раз. А потом начал ржать, как последний кретин.
- Что смешного? – раздраженно спрашиваю я.
- Блять, Аури, ты продляешь мне жизнь, - отсмеявшись, он хлопает меня по плечу.
- Какой кошмар. Последний год ты тоже мне её продлевал с какой-то радости, так что не вздумай сейчас делать вид, что ничего не помнишь, - Нишизоно смеется так искренне и заливисто, что я даже завидую.
Между прочим, то, над чем он смеется, вовсе не смешно. Этот гад нехило потрепал мне нервы, а сейчас делает вид, что ничего не знает.
- Ну-ка давай, ебнутый ты наш, расскажи свою версию событий, - Шинджи снова закуривает и берет мою кружку.
- Тебе еще и рассказывать? Ну ладно. Примерно полтора года назад ты скоропостижно скончался в одной из перестрелок, словив себе пулю в висок. Потом… нет, не перебивай. Так вот, потом, спустя две недели после того, как я тебя опознал и отправил на кремацию, ты заявился ко мне, как ни в чем не бывало, завалился на кровать, закинул ноги на журнальный столик и заявил, что хочешь напиться. Дальше рассказывать? – уничтожающе смотрю на японца. Но, как я уже упоминал, чужие взгляды на него не действуют: Шинджи явно смешно.
- Валяй, Нейти, порадуй меня, - в голову закрадываются сомнения. Может, все это мне действительно показалось, а на самом деле я все это время лежал без сознания, перед этим нажравшись, нанюхавшись и накурившись?
Бред. Когда это я такое проделывал?
- Дальше ты практически поселился у меня. Собственно, до определенного момента жизнь была ровно такой же, как обычно. За исключением того, что ты был не живым человеком, а моим подсознанием, как дошло до меня гораздо позднее, чем должно было бы. Ты, - как бы объяснить Нишизоно те действия, которые он проделывал со мной и окружающим миром? – вел свои вечные разговоры о системе и прочем, моими, как оказалось впоследствии, руками творил всякие пакости. Так прошел год. Мы даже дату отмечали. Сентябрь, двенадцатое. Под конец ты спалил стоквартирный, кажется, дом, вернее, я спалил. Потом, - я перевел дыхание, - потом мы убивали, носились из города в город, как конченые идиоты, я твоими стараниями даже стрелять научился и засыпать в любом положении. И, собственно, одним прекрасным вечером мы все-таки кончились от передоза. Что-нибудь еще? – только сейчас я перевожу взгляд на Нишизоно. Японец сидит с приоткрытым ртом и выражением крайнего ахуения на лице.
- Ты, - наконец, отмирает он, - ебнулся, Нейти. Говорил я, что кальян дурно на тебя повлияет.
- Какого черта ты мне не веришь? – какая-то часть меня клокочет от негодования (надо же, эмоция дается нормально, без ощущения потери последних нервных клеток), как же так, я же, твою мать, год с лишним промучился, да и до этого сколько, а ты сидишь и говоришь, что не было этого. Но что-то – видимо, голос разума, больше некому – подсказывает, что Нишизоно прав, что я пролежал в комовом состоянии порядка месяца, а он сам никакие пули головой не ловил и в крематории не сжигался. И…
- Так, стоп. Сколько тебе сейчас? – Шинджи подпирает голову рукой и смотрит на меня как на слабоумного. Веселится. – Ответь, а? – это тоже дается без напряга, как будто нервная система уже побита, но еще осталась более-менее живой.
- Ну, тридцать, - хмыкнув, отвечает мне японец.
Тридцать? Как тридцать? Мотаю головой на автомате, как человек, услышавший абсолютную ложь.
- Нет, тридцать три, - новый взрыв хохота.
Нишизоно Шинджи, твою мать, ты снова меня надул и нагнул. Пора бы уже свыкнуться, что я и сделал там, в коме (полтора года жизни – а всего-то стоило один раз злоупотребить собственным товаром), но тут что-то не дает до конца опустить руки. Вот только что? Задумавшись, не успеваю даже краем глаза уловить вражеский налет: на мой затылок со всего размаху приземляется тяжелая ладонь.
- Ну ты ебану-утый, Аури, - зевает японец, отсмеявшись. – Ладно, потом расскажешь, что там за идиллия тебе приглючилась. А сейчас я пошел.
- Ну и пошел ты, - машинально отзываюсь я и тянусь за кофе. На полпути вспоминаю, что в напитке плавает окурок, и сажусь обратно.
Если я все еще не до конца похож на труп, то надо завязывать с наркотой. Это ни к чему хорошему не приводит.