- Перестань психовать, - говорит мне Нишизоно.
- Перестань психовать, - говорит мне Нишизоно. Он выглядит абсолютно спокойным, как будто так и надо. Я делаю глубокий вдох, чтобы не начать орать благим матом, и отвожу от него взгляд. Рассматриваю стены. Вернее, то, что от них осталось. Хотя плитку – а стоим мы почему-то в ванной – огонь почти не тронул. Зато занавеска в легкомысленный цветочек висит съежившимся комком. От нее и осталось-то всего этот самый цветочек. Один. Остальное – черная вонючая масса. В паре шагов от нас падает небольшой кусок краски с потолка. Под ногами что-то хрустит. Ванная с подтеками ржавчины смотрится ни капли не жизнеутверждающе и несколько оплывших свечей по ее бокам оптимизма ситуации не придают.
Чертов Нишизоно, знает же, что боюсь до одури.
Хотя, в последнее время уже надоело. Нервные клетки не восстанавливаются. Невозможно тратить их бесконечно, пусть и на такую персону, как Шинджи.
А ему хоть бы хны – сидит себе на чудом уцелевшей табуретке, курит, глазами сверкает. Перебирает в руке осколок зеркала. Я то и дело нервно оглядываюсь или начинаю придирчиво рассматривать рукав своей рубашки, в сотый раз забывая о том, что она немаркая, черная. Да, теперь у меня не только волосы темные. Еще и рубашки. Эта, по крайней мере.
- Не параной, - хмыкает японец. Издевается, не иначе.
Неделю назад он спалил этот дом. Весь. Нет, вы не поняли – совсем весь. Многоквартирный дом с практически сотней жителей. Уж не знаю, как ему это удалось, но факт. А то, что на нет-нет-совсем-случайно им брошенной неподалеку канистре – одной из, надо полагать – нашли мои отпечатки, меня даже не удивило. Единое целое мы, в конце концов, или как?
Наверное, это был такой способ заставить меня встряхнуться. Или пощекотать кому-нибудь из нас чудом уцелевшие нервные окончания. Или устроить небольшой геноцид.
Мало кто выжил. Каюсь, мне было страшно. Не то, чтобы смерть меня сильно пугала, тем более чужая. Но когда утром я смотрел новости, а Шинджи, допивая мой кофе, сообщил, что это его – моих, вернее, рук дело – меня обуял ужас. Не за себя даже. На себя, если честно, плевать; сдамся закону, меня признают больным и упекут гнить в палату и общаться с Нишизоно до недалекого конца наших общих дней. Не за себя – за десять-двадцать-черт-знает-сколько похоронных процессий. Я даже не знал, что ему сказать в ответ тогда.
«Личность человека, совершившее это ужасающих масштабов преступление, была установлена по хорошо заметным отпечаткам пальцев. Это некий Нейт А….» - дальше новости я смотрел не стал. Выключил телевизор и пошел собираться. Нишизоно уже не довольствуется тем, чтобы устраивать мне Ад в моей квартире, подумал я тогда, кидая в свою сумку необходимые вещи. Ему нужен масштаб серьезнее, плевался я ядом, смешивая с водой и выливая в унитаз многочисленные дозы товара. Только героин оставил. Себе.
Он пришел, как и ожидалось. Одобрительно хмыкнул, вырвал сумку из моих рук, отшвырнул ее куда-то и сказал «пошли». Я успел только достать деньги и наркотик и переложить их во внутренний карман куртки.
И вот теперь я стою, любуюсь на черные от копоти стены в нежилом по моей вине доме, во внутреннем кармане куртки, лежащей на дне ванной, нехилое количество героина; а за пределами дома воют сирены и кричат очевидцы. Моей смерти хотят сотни людей, и десятки их через несколько минут полностью оцепят этот дом.
А Нишизоно Шинджи сидит, курит и говорит, чтобы я не психовал.
- Ты можешь сдаться, - вместе с речью с губ Шинджи срывается рваный дым и, кажется, тоже складывается в слова. Мне уже, если честно, плевать. Я недавно прекратил принимать все свои таблетки и не удивляюсь уже никаким галлюцинациям. – Нормальным тебя, Нейти, точно назвать не смогут. Даже если очень сильно постараются, - вот она, главная галлюцинация. Лишил меня моей спокойной жизни в белом прохладном мирке и как будто этим доволен.
А самое странное то, что я четко осознаю свое желание, самое сильное за последние несколько лет. Я хочу, чтобы Нишизоно Шинджи действительно был живым. Чтобы он сейчас, здесь, передо мной сидел из плоти и крови, а не из своего неуемного духа и моего больного мозга.
Ни за что ему этого не скажу. А то, глядишь, повторно сдохнет – от смеха.
- И ты отправишься в белые стены, Нейти, в одиночку на последнем этаже. Ну да что я буду тебе рассказывать – вы, доктор Аури, и так всё прекрасно знаете, верно? – машинально киваю. Ощущаю, как правая рука чуть-чуть немеет, и недоуменно на нее смотрю. Вроде бы ничего. Перевожу взгляд на Нишизоно, и все становится ясно: осколок зеркала он уже выбросил, но, видимо, неаккуратно и на его руке чернеет порез. Порез на его руке, а немеет моя. Но кровь из ладони японца сочится и как будто настоящая.
Что вообще в моей жизни не «как будто» в последнее время? Глазам я верить уже разучился, перед ними что только не проплывает порой. Звуки тоже доверия не внушают, да и не внушали никогда. Хочется верить, что реален Шинджи, но и здесь облом, и, пожалуй, самый грандиозный.
Пожалуй, стражи порядка за пределами дома вполне настоящие. И ломка, которая начнется через несколько часов – тоже. Но пока что это неважно. Пока что я хочу верить, что Нишизоно, порез и кровь из него имеют место быть. В доме, который спалил он, а не я. И вообще, мне всё это показалось.
- А можешь постараться бороться. Хотя бы один раз в своей гребаной жизни, - он встает и подходит ко мне. Машинально пытаюсь сделать шаг назад и чувствую холод осыпающейся плитки лопатками. Японец ухмыляется и сгребает меня за шиворот. Ощущения при этом, как у тряпичной куклы. Иногда мне кажется, что он и от пола так меня оторвать может.
Я не дергаюсь и не стараюсь высвободиться. Это бесполезно – проверял неоднократно и больше смысла пытаться не вижу. Я теперь даже ему не сопротивляюсь, не то, что миру. Лицо Нишизоно близко, глаза злые, уголки губ издевательски приподняты – это я вижу даже при таком хреновом освещении.
- И даже не попытаешься вырваться? – выдыхает дым он мне в губы. – Ну же! – я перестаю дышать, чтобы не закашляться, и ответить ему не могу. Где-то внутри копошится что-то очень знакомое и давно не подававшее признаков жизни.
- Не разочаровывай меня в себе, Аури, - говорит мне японец.
«Ведь ты еще, черт подери, живой»
Думаю о том, что надо пару раз трепыхнуться для проформы, вяло попросить отпустить меня и не мять ткань. Он плюнет куда-то в сторону, но отпустит. Мы посидим, помолчим, и разговор продолжится. Или не продолжится. Зависит оттого, успеют ли копы за это время досюда добраться. А потом по наклонной.
Думаю, что так и надо бы поступить. Но вместо этого дергаюсь назад гораздо сильнее, чем сам от себя ожидал. И чем ожидал от меня Шинджи, видимо, потому, что оказываюсь на свободе. Живое, копошащееся во мне, нерешительно поднимает голову змеиным движением. Я неумело сжимаю руку в кулак и бью. Странно, но в голове нет даже мысли о том, как всё это по-идиотски смотрится. Бью по челюсти, нелепо и промахиваясь, бью в живот, натыкаясь на далеко не мягкий на ощупь пресс, бью, бью, бью. Что-то швыряю, кричу. Одна из свечей потухла, но меня это ничуть не смущает. Нишизоно сначала просто уворачивается, прокурено хохоча, а потом тоже бьет. Резко, в живот. Сгибаюсь напополам, но тут же выпрямляюсь. Шинджи смотрит на меня с какой-то бешеной радостью. Костяшки саднят, руки болят, в голове ничего, кроме непомерной злости на все происходящее и желания крушить мир.
- Так-то лучше, - наконец, разлепляет губы Нишизоно. Кажется, мои удары не прошли для него совсем бесследно. Ну надо же.
«Ведь ты еще, черт подери, живой»
Меня трясет, хрен пойми отчего, и желание крушить всех и вся никуда не исчезло, как будто Шинджи мне его передает, волна за волной. Глупо, правда, при таком раскладе его бить, но я все равно пытаюсь. Он заламывает мне руку.
«Нейт Аури, мы знаем, что вы находитесь в этом здании. Выходите медленно, с поднятыми руками. Здание окружено»
- Здание окружено, Нишизоно, - повторяю я. Рука неприятно побаливает в непривычном для нее положении. Я снова дергаюсь, но, прежде, чем успеваю себе что-нибудь вывихнуть, японец меня отпускает.
- Я слышу, - хмыкает он, ставит на место табуретку – ее я тоже швырнул. Вернее, попытался – левой рукой далеко не отбросишь. Садится. – Что будем делать?
«Выходите с поднятыми руками. Здание окружено»
- Хуй знает, - ощущение подозрительного неправдоподобия происходящего как никогда сильно, но мне плевать. Я ощущаю себя живым. Впервые за многое время. И дела мне нет до того, что причина этому – мое расслоение личности.
Буду звать его своим Дьяволом и думать, что от этого что-то поменяется.
Дьяволы не умирают, так ведь?
«Здание окружено»
Опять пафосная ортодоксальная религия. С которой всё и начиналось, кстати говоря.
Отличное время для воспоминаний.
- Отличный план, Аури, - фыркает японец. Хоть бы ты, сволочь азиатская, живым сейчас передо мной сидел. В порыве чего-то не слишком хорошего почти открываю рот, чтобы сказать ему о своем желании. Благо, вовремя затыкаюсь. Потухла еще одна свеча. С удивлением отмечаю, что вижу, и весьма неплохо.
«Здание окружено»
Здание, и правда, окружено и я уже слышу топот по первым этажам. Мы на предпоследнем, кажется, и копам бежать до нас еще несколько минут. Последнюю свечу Шинджи гасит пальцами, при этом роняет свой окурок на пол. Я топчу его носком ботинка. Мы остаемся в темноте.
«Нейт Аури, выходите с поднятыми руками. Здание окружение. Сопротивление бесполезно. Повторяю, сопротивление бесполезно»